Куда милиции без наркоманов?
Чиновницу, побывавшую в СИЗО, ужаснуло то, как правоохранители используют женщин, попавших туда «за наркотики». По традиции, каждый встающий у руля криворожской милиции делает заявление о том, что поведет решительную и бескомпромиссную борьбу с наркоманией. Не нарушил ее и вступивший в должность пару недель назад Сергей ШМАТОВ, публично заверив, что милиция не будет «панькаться с наркоманами». И хотя для криворожской милиции Сергей Шматов человек не новый, сказанные им слова о борьбе с наркоманией резко контрастируют с заявлениями его предшественника Александра БЕЛОУСОВА, который подчеркивал: милиция должна бороться не с больными людьми, то есть наркозависимыми, а прежде всего с распространителями наркотиков, наркобизнесом как таковым.
До назначения на должность главного милиционера города Сергей Шматов только на руководящих должностях в органах внутренних дел города отработал 13 лет, в последнее время будучи заместителем начальника ГУВД. А новые установки, стало быть, получены им от высшего руководства.
— Начальник главного управления милиции Днепропетровской области Виктор Бабенко поставил передо мной задачу ни в коем случае не панькаться с наркоманами, — именно так сказал Сергей Владимирович в интервью «Домашней газете» на прошлой неделе. — Регистрировать любой факт распространения и употребления этой отравы и препровождать граждан, причастных к наркомании, в изолятор временного содержания. Пусть посидят там двое-трое суток без «ширки» и подумают, как дальше жить. Повторяю: сажать будем обязательно. А пока с наркоманами будут работать следователи, в городе будет меньше и краж, и других преступлений. Я убежден.
Что ж, общественность должна быть признательна новому начальнику милиции хотя бы за столь откровенное заявление, по сути своей публично легитимизирующее ту «борьбу с наркоманами», которая ведется уже не первый день с перспективой не закончиться никогда. Ведь пока СИЗО будет заполненным, ни у кого не должен язык повернуться упрекнуть нашу милицию в бездеятельности. Между тем, проведя в СИЗО более 6-ти месяцев и, как говорится, пропустив через себя истории находящихся там женщин, сегодняшняя собеседница «Вестника» Светлана КОЗЯКОВА пришла к выводу: среди них 70% тех, кто не должен там быть.
В отношении самой Светланы Козяковой мера пресечения «содержание под стражей» избиралась в связи с попыткой привлечения ее к уголовной ответственности за так называемое должностное преступление. Оно связано с принятием Долгинцевским райисполкомом, где Козякова работала много лет, в последнее время — заместителем председателя райсовета, решения 15-летней давности об усыновлении ребенка. К слову, судом первой инстанции по инкриминируемым статьям она была оправдана, а из-за выявленных апелляционной инстанцией процессуальных нарушений в ходе досудебного следствия дело находится сейчас на повторном рассмотрении. То есть затеянное бывшим прокурором Долгинцевского района «громкое» дело чиновницы никак не связано с проблемой наркомании. За исключением того обстоятельства, что и в «женской половине» СИЗО, куда Светлану Юрьевну помещали дважды, и в «ее» 8-местной камере находилось подавляющее большинство женщин, попавших туда «за наркотики».
— Извините, конечно, но не каждый день у нас в СИЗО попадают люди, впечатления и оценки которых представляют общественный интерес...
— По моей оценке, в СИЗО процентов 70 людей, которые, убеждена, под стражей находиться не должны. В подавляющем большинстве это мамы малолетних деток, у которых якобы нашли наркотики. Так сложилось, что перед выездами на судебные заседания я писала им ходатайства, тексты реплик, выступлений в дебатах и таким образом как бы пропустила их дела через себя. Мы вместе обдумывали, какого рода ходатайства заявлять, писать апелляцию или лучше не писать, если просить — то только об уменьшении срока или заявлять о нарушениях в ходе доследственной проверки. Таким образом, я оказалась в гуще дел по 307-й статье (хранение и сбыт наркотиков). И вся парадоксальность и абсурдность открывшейся мне картины заключалась в том, что 307-я (сбыт) была сплошь и рядом, а 309-я (употребление) — в единичных случаях. Соотношение находившихся там «сбытчиков» и «потребителей» поражало. Если в таком количестве у нас ловят сбытчиков, то сколько же на самом деле наркоманов?
— До недавнего времени это было официальной линией: дескать, милиция гоняется не за больными наркопотребителями, а именно за сбытчиками.
— Да, только вопрос в том, были ли эти мамы реальными сбытчицами. Представьте себе, я перечитала кипу обвинительных заключений, которые как будто писаны под копирку. Там все повторяется. Причем не только фабула обвинения, а и свидетели — одни и те же, понятые — одни и те же. Обстоятельства, при которых женщин «брали с поличным», — одни и те же, места — одни и те же. Это автобусные остановки без привязки к конкретным адресам, подъезды или «за магазином». Все девчата рассказывали: их в подъезде задерживают, пока якобы ищутся понятые и идет вызов группы для фиксации преступления, у них забирают сумочки, туда вкладывается наркотик, затем сумочку возвращают. Как человек из «другого мира», я поначалу думала, что кто оправдывается, тот и виноват, правды не скажут, ведь за решетку никому не хочется. Но свои собственные выводы я сделала не только по тому, что говорили девчата, а когда перелопатила все их обвинительные заключения.
— Вы были шокированы видимостью борьбы с наркоманией?
— Это не просто видимость! Меня больше ужаснуло то, что это настоящий синдикат. То есть отлаженная схема, которая очень слаженно работает на уровне задержания, санкции прокурора, суда… Слышали бы вы, какие в мире заключенных выдают характеристики судьям, у которых связка со следствием работает четко и без каких-либо сбоев! И одним из звеньев этой цепочки является как раз подбрасывание наркотиков.
— А цель?
— Во-первых, показатели. Во-вторых, если человек попадается в первый раз, ему дают условно, если второй, ему предлагают дать показания на кого-то и обещают оставить в покое. В первые 2-3 дня в СИЗО каждая должна на кого-то написать. И они это делают, особенно те, кто был осужден условно. Ведь иначе однозначно грозит лишение свободы, и к условному сроку будет добавлен новый. Как правило, это легко срабатывает в отношении тех, кто после очередного «изъятия» попал за месяц-два до окончания условного срока. И такая, с позволения сказать, борьба представляется мне очень сомнительной в моральном аспекте. При этом не только в камере, а и на так называемых прогулках я видела молодых женщин, девушек, совсем не похожих на закоренелых наркосбытчиц. Причем ни одного лица той национальности, в среде которых выше вероятность нахождения наркоторговцев.
— Неужели и впрямь в подъезде могут задержать любого и всякого?
— Может, не любого и не всякого. А того, кто потребляет или связан с наркопотребителем. Но прокуратуре при осуществлении надзора следовало бы обращать внимание, почему «сюжеты», обстоятельства задержания, фамилии понятых одни и те же? Как это можно пояснить? Некоторым девчатам я писала апелляции. Так вот, для них согласиться на апелляцию в стенах СИЗО — героический поступок, потому как сработает «почта», и у следствия обязательно появится «новый эпизод» содеянного и новые «свидетельские» показания. То есть в СИЗО, куда мне, наверное, надо было попасть, я увидела то, о чем я догадывалась, много лет работая в райисполкоме. Ведь на сходах граждан люди годами называли одни и те же адреса, по которым идет продажа наркотиков, а милиция докладывала, что факты не подтвердились. Раз в квартал мы собирали председателей уличных, квартальных, домовых комитетов, спрашивали, а люди только махали рукой. Дескать, что говорить, если «точки» лишь кочуют из одного места в другое, зато у особо разговорчивых потом начинаются проблемы. То есть, уже тогда я приходила к мысли о крышевании наркобизнеса со стороны работников милиции. Кстати, в контексте всех острых проблем работы правоохранительных органов я неоднократно на сессии райсовета говорила и об этом, настаивая, чтобы начальник РОВД информировал депутатов о проводимой работе...
То есть, то, о чем я раньше подозревала, в СИЗО я увидела с неизвестной мне ранее стороны. Стало очевидно: чтобы наркоторговля и дальше шла своим чередом, СИЗО должно быть заполненным (кстати, питание там — дай Бог, чтоб так кормили в каждой больнице).
— Как Вам удалось установить достаточно доверительные отношения с сокамерницами?
— Я находилась в одной камере с… Сейчас я уже очень осторожно отношусь к таким вещам и не назову ту женщину убийцей (будем надеяться, суд разобрался, что там произошло на самом деле). Кроме нее, были те, кто привлекался за мошенничество, сбыт, употребление наркотиков, и я — с «должностным преступлением». Так вот, представьте себе, большинство — это мамы малолетних детей, которые очень боялись лишения родительских прав. Несмотря на то, что у каждой из них была беда большей или меньшей степени, связанная с употреблением, а кто-то просто связал судьбу с наркоманом, их самые большие переживания были связаны с детьми. И тут к ним попадает чиновница, которая «лишала родительских прав». Ведь слух прилетел в камеру раньше меня. А откуда им знать технологию принятия подобных решений? Для них я мало того, что «лишала», так еще и «позарилась» на квартиру.
— Это дало о себе знать на взаимоотношениях в камере?
— Вначале да.
— А что было?
— Это задевает мое самолюбие, поэтому говорить не буду. Но «наехать» они могли, это «в элементе». Физическое насилие там практикуется. Но до этого не дошло. Я в определенном роде сумела себя отстоять. Ну, а потом мне были созданы вольготные условия, как я понимаю, в благодарность за правовую помощь, которую я им оказывала. Вплоть до того, что мне не позволено было даже веник взять в руки. Просто так сложилось. Хотя все могло быть совершенно по-другому. Знаете, у каждой из обитательниц нашей 8-местной камеры (хотя там есть камеры и на 2, 3, 4 человека) — своя беда, своя судьба, и не все мои сокамерницы были преступницами. И уж тем более, многих из них не следовало бы держать там до приговора суда. Я понимаю, если человек был в розыске, если не имеет определенного места жительства… Но кто мне пояснит помещение в СИЗО мам, у которых дети-груднички либо 2-6 лет?
— Получается, Вы видели этих женщин, когда они не употребляют…
— Да, и это не отребья. Среди них много рисующих, пишущих стихи… Как только они туда попадают и лишаются наркотика, у них начинаются серьезные проблемы со здоровьем. 5 дней их не трогают. Затем начинаются выезды к следователю. По возвращении — медицинское освидетельствование. Кто возвращается под дозой, того наказывают помещением в подвальные камеры. Таким образом, благодаря «гуманному» следователю, человек ухудшает свое положение тем, что в суде ему уже будет сложно выпросить условно или меньший срок, потому как в СИЗО зафиксированы факты нарушения режима. А выезды там каждый день, и, провожая, я сама упрашивала многих: «Ты ж смотри, не согласись на наркотик». Когда же они по возвращении заходили в камеру — «специалисты» сразу видели, под дозой или нет. Но каждая хотела остаться незамеченной, иначе в следующий раз не дадут.
Наркопотребители попадают в СИЗО со своей бедой, которой они больше всего вредят сами себе, да еще своим родным и близким. Да, кроме 309-й и 307-й, на них есть кражи, мошенничество, убийств нет. С другой стороны, им сплошь и рядом следователи ставят задачу: взять на себя, скажем, нераскрытую кражу 2-годичной давности. Дескать, все равно в силу поглощения менее сурового наказания более суровым лишнего не получишь, а я уж тебе по минимуму попрошу. И тебе, мол, хорошо, и мне.
— Да получается, что милиция без наркопотребителей, как без рук?
— Когда я слушала рассказы о «маячках», «банкующих», «смотрящих», о том, как милиция предупреждает наркоторговцев об отработке города силами «чужих» подразделений… Как именно работники милиции решают, сколько «точек» должно работать назавтра, мне поначалу казалось, что я тихонечко схожу с ума. Да, паршивая овца найдется в любом стаде, но чтоб в таких масштабах… У наркопотребителей и работников милиции, как я убедилась, настолько тесный круг контактов, что они друг другу сочувствуют и помогают. Наркопотребители входят в положение милиции, потому что «им надо», а работникам милиции, в свою очередь, «не хочется сильно наказывать». Нашим правоохранителям наркопотребители нужны, как никто другой: это их работа, их штатная численность, их показатели и продвижение по служебной лестнице.
Что же касается реальных сбытчиков, то сами они наркотики не употребляют. Женщины, с которыми мне довелось столкнуться, говорили: «Светлана Юрьевна, мы потребляем, кто больше, кто меньше…» И они за это себя проклинают, даже ненавидят, ведь там они становятся людьми. Прихорашиваются, кушают, начинают размышлять, заниматься спортом, беседовать на хорошие темы, играть в интеллектуальные игры. И когда я начинаю вышвыривать из их лексикона матерные словечки, вводя «штрафные санкции», они охотно идут на эту игру, им нравится. Но в СИЗО нет ни одного сбытчика. Как говорится, свой своего не посадит. Разве что кто-то нарушит «правила внутреннего распорядка», ими же установленные, либо не поделится. Реальный наркоторговец в СИЗО если и попадет, то не в общую же камеру, а в особые условия.
— Так, может, и целесообразно помещать в СИЗО наркопотребителей, чтобы они там приходили в себя?
— Да, только зачем им на выездах дают наркотик, а они после пишут явки с повинной, дают показания на других и берут на себя нераскрытые кражи? Эта порочная система губит людей. Но я видела там многих, кого можно было спасти! Весь мир признал, что для наркозависимых нужно создавать реабилитационные центры, лечить, помогать социализироваться. У нас же сплошь и рядом 309-я, которая легко становится 307-й. Но если у нас наркосбытчиков ловят пачками на остановках, то сколько же тогда наркоманов? |