«Цените время...»
Когда я бываю на Северо-Долгинцевком кладбище, невольно задерживаюсь у центрального входа и не могу пройти мимо небольшого надгробного обелиска в знак памяти криворожского писателя, известного своими произведениями о горняках. Который раз перечитываю надпись: «Письменник Панас (Петро Семенович) Ногін. 1913 р. 28 квітня-1976 р. 7 лютого. Спілка письменників України, рідні, друзі, товариші».
Перед глазами встают те далекие дни, когда мне доводилось видеть его, а порой и разговаривать с ним. Это было на заседаниях литературного объединения «Рудана», куда мог прийти любой человек.
Обычно присутствовало 20-30 человек, собирались после рабочего дня. Не ошибусь, если скажу, что каждому хотелось услышать мнение другого о своем творчестве. Кто-то начинал читать стихи, и завязывалась откровенная дискуссия, которая отражала и способности того, кто читал, и тех, кто давал литературную оценку. Таким образом мы знакомились и сближались.
Панас Ногин в то время был единственным членом Союза писателей в Кривбассе, уже было известно с полдесятка его книг. И, пожалуй, по этой причине для большинства начинающих литераторов его личность представляла солидный вес.
Во главе «Руданы» стоял Николай Константинович Григорьев, а рядом с ним Панас – как гранитная опора, как маяк. Эти два авторитета вселяли надежду и уверенность в души присутствовавших на встречах «Руданы» в то, что их старания пустят ростки в печатных изданиях. Тогда в «Рудану» были приняты поэты, знакомые мне по «Криворожстали». Например, агломератчик Петр Пожидаев. Вот только одна цитата из его пронизывающей поэзии о войне:
Сон приснился мне:
Почернел закат.
Сталинград.
Сталинград в огне,
Сталинград в бою.
Надпись на стене:
«Выстою!»
Стал рудановцем и был им до самой своей гибели вместе с группой друзей по этому литературному объединению криворожсталец инженер Геннадий Савченко:
«…Ты заступился за девчонку,
Дав негодяю по рукам
И отведя его в сторонку,
Сказал: «Катись ко всем чертям!»
Злость так в тебе и клокотала,
И хоть куражиться он стал,
Под дождь ты вышвырнул нахала,
Еще и ручкой помахал…»
(Из стихотворения «Случай в автобусе».)
Запомнились те дни еще и потому, что приближалось 200-летие Кривого Рога, как, к слову, сейчас – его 230-летие.
К этой дате издательством «Промiнь» был издан сборник произведений криворожских авторов, в котором были помещены стихи и рассказы упомянутых рудановцев, а также других криворожан, в том числе металлургов, среди них и мои.
Панас Ногин почти не пропускал занятий и при обсуждении как бы держал нейтральную позицию. Но порой в споре повисал вопрос: «А дальше что?» - и вот тогда звучало его личное суждение. Он был краток, немногословен, само его мнение, вроде, казалось незначительным, но играло решающую роль, особенно при вступлении в литературное объединение.
Запомнился один эпизод, характеризующий прямоту Ногина, смелость смотреть в глаза человеку, когда тому, может быть, и больно выслушать правду.
Рассказ об этом случае требует, как мне кажется, необходимого вступления, вернее, аналогии, которая лишь подчеркивает его значение. Где-то лет десять до этого в одной из областных газет я прочитал рассказ Федора Залаты о том, как к нему пришел «начинающий» с объемистой рукописью за советом: «Писать или не писать?». Федор Залата прочел предложенный труд и пришел к выводу, что столкнулся с бездарью. Сказать же об этом не решился, а «энтузиаст» продолжал его осаждать довольно длительное время. И вдруг визиты прекратились. Вскоре литератору звонят и сообщают: похоронили вашего «подопечного», но что делать с его рукописями – не знаем. Пришел Залата, и в комнате умершего ему показали огромные стопы пачек-рукописей. Просмотрел – они ничуть не отличались по литературному мастерству от первой. И тогда писатель с горьким упреком спросил себя: «Почему я сразу не сказал правду?».
А теперь возвратимся к Панасу Ногину и его литературным оценкам на творческих заседаниях. Для того чтобы стать членом литобъединения, нужно было походить в «Рудану» с год-два, показать себя хотя бы публикациями в периодике. Правда, имея уже этот багаж, многие почему-то не решались поступать. На то время с удостоверениями «Руданы» было человек десять, а присутствовало на встречах в три раза больше.
Так вот, сюда, на заседания, аккуратно приходил мужчина невзрачного вида: ниже среднего роста, седые волосы, морщинистый затылок. Ему можно было дать и 55, и 65 лет. Не знаю почему, но окончательную неопределенность его облику придавал неизменный засаленный пиджак. Казалось, что этот товарищ есть здесь и все же его нет. В руках у него постоянно находилась книжечка в сером картонном переплете со стихами, отпечатанными на машинке. Он чуть ли не каждому протягивал ее и со смущенным, но настойчивым взглядом просил: «Возьми!». Будто предлагал не книжку, а коробку конфет – настолько неуместна была его настырность. Некоторые неохотно брали, читали про себя, а он стоял рядом и сиял. Но большинство читать отказывалось.
И вот сейчас он хотел стать членом «Руданы». Стоял у «литературного» стола, лицом и к признанным светилам, и к аудитории. Рудановцы смотрели на него, как бы ожидая: какую рифму «соискатель» выдаст? Но он вдруг предпринял неожиданный жест: протянул книжицу Панасу Ногину. Писатель задержал на ней взгляд, явно не понимая, чего от него хотят, потом поднял глаза, их взгляды встретились. Панас Ногин уступил. Прием шел не по правилам, но он все же взял книжицу и начал читать с первых страниц. Одна, две, три… потом открыл последние. На лице мелькнула тень не то растерянности, не то досады. Заглянул затем в средину, словно в шкатулке искал нужную запонку и все не мог найти необходимую к паре. Бросил косой взгляд в сторону Николая Григорьева. Аудитория затаила дыхание. Что будет дальше?
Панас Ногин закрыл книжку и участливо посмотрел в глаза ее автора. Между ними произошел короткий диалог, хотя это был диалог–приговор:
- Вы в частном доме живете?
- Да.
- У вас, наверное, есть внуки?
- Есть.
Панас Ногин протянул книжку и сказал: «Цените время, жизнь коротка, сколько бы вы ни прожили…»
Никто не шелохнулся. Признаться, мы не ожидали столь категоричного заключения. «Засаленный пиджак» досидел до конца заседания и больше никогда не приходил.
…Где-то примерно через полгода мы хоронили уважаемого писателя Панаса Ногина. Опускали гроб в могилу. Каждый бросал горсти сырой глины, она падала на крышку с шорохом будто глухого отзвука незабытых слов: «Цените время… Жизнь коротка… Жизнь коротка…» |
